Последняя воля. Как говорить с близкими о смерти

У каждого из нас есть надёжная защита от переживания смерти — мы стараемся о ней не думать. Но временами, когда вдруг внезапно заболит или заколотится сердце, закружится голова или пронзит неожиданная боль, появляется смутное подозрение: возможно, всё же не удастся вырвать у смерти эту победу, и банальная мысль — «все когда-нибудь умирают» — в обозримом будущем может перестать быть абстрактной, а станет нашей персональной явью. Старость — беспомощность — смерть. Как именно мы думаем об этом? О том, что предстоит нам и нашим близким, учитывая обязательность, но непредсказуемость конца?

Возможный период полной беспомощности страшит некоторых чуть ли не больше, чем сам процесс ухода. Но об этом не принято говорить, часто старшее поколение охвачено лишь приблизительной фантазией о том, как именно будут заботиться о них близкие, они забывают или боятся выяснить это достоверно, многим трудно начать разговор об этом. Да и для самих детей способ заботиться о своих стариках часто тоже совсем не очевиден. Так и вытесняется из сознания и обсуждения сама тема до тех пор, пока все участники трудного события (болезни или смерти) неожиданно не встретятся с ней, теряясь, пугаясь, не зная, что именно стоит предпринять.

Есть люди, чей самый страшный кошмар — потеря способности самим управляться с естественными потребностями тела. Они, как правило, надеются на самих себя, вкладываются в здоровье, поддерживают подвижность и работоспособность. Быть зависимыми от кого бы то ни было для них очень страшно, даже если сами выросшие дети рады и готовы ухаживать за своими пожилыми близкими. Именно эти дети будут говорить им: сядь, посиди, не ходи, не нагибайся, не поднимай, не переживай.

Детям кажется: если оградить престарелых родителей от всего «лишнего» и волнующего, то они проживут дольше. Им трудно осознать, что, избавляя кого бы то ни было от переживаний, они ограждают их и от самой жизни — лишают их жизнь смысла, вкуса и остроты. Большой вопрос, поможет ли подобная стратегия прожить дольше. К тому же далеко не все старики готовы быть настолько выключенными из жизни, главным образом потому, что не ощущают себя стариками. Пережив за много лет столько событий, справившись с непростыми жизненными задачами, они часто обладают достаточной мудростью и силой пережить и свою не выхолощенную, не подвергнутую оберегающей цензуре старость.

Имеем ли мы право вмешиваться в их жизнь, ограждая от новостей, событий и дел (я имею в виду ментально сохранных стариков)? Что важнее: их право распоряжаться собой и своей жизнью до самого конца или наш детский страх их преждевременной потери и вина за несделанное для них «всё, что возможно»? Их право: работать до последнего, ходить, пока «ноги носят», не беречь себя, или мы имеем право вмешаться и пытаться включить режим сохранения? Полагаю, конечно, каждый решит эти вопросы персонально, и, похоже, здесь нет однозначных ответов. Я, конечно, за то, чтобы каждый отвечал за своё: дети — за то, чтобы «переваривать» свой страх потери и невозможность спасти того, кто не всегда хочет быть спасённым. Родители — за то, какой может быть их старость.

Есть другой тип стареющих родителей, изначально готовящихся к пассивной старости: подразумевающих как минимум непременный «стакан воды», а то и полное посвящение жизни выросших детей (вне зависимости от их собственных задач, целей и планов) обслуживанию их немощной старости. Такие пожилые люди склонны впадать в детство или, говоря языком психологии, «регрессировать», возвращать себе непрожитый период младенчества, и могут пребывать в этом состоянии достаточно долго — годами. При этом кому-то из детей будет легче заниматься родительской старостью, чем своей жизнью, а кто-то снова разочарует родителей, наняв им сиделку, переживая осуждение и критику окружающих за свой «чёрствый и эгоистичный» поступок. Вправе ли родитель рассчитывать на то, что выросшие дети отставят все свои взрослые дела —карьеру, детей, планы — ради ухода за близким? Хорошо ли для всей семейной системы и рода поддерживать в родителях такой регресс? Конечно же, опять же, каждый ответит на эти вопросы персонально. Я не раз слышала реальные истории, когда родители раздумывали становиться лежачими больными, если дети отказывались ухаживать за ними. Они начинали двигаться, заниматься делами, увлечениями, то есть продолжали активно жить.

Нынешнее состояние медицины практически избавляет нас от сложного выбора: продлять ли жизнь нашим близким в случае попадания их в кому, как быть в случае, когда тело ещё живо, а мозг уже мало дееспособен. Но всё же мы можем попасть в такую ситуацию — как будучи детьми, с чьими близкими это случилось, так и состарившись сами.

У нас не только не принято говорить и уж тем более фиксировать свою волю о возможности нашим близким людям (чаще всего это дети и супруги) распорядиться нашей жизнью в случае, когда мы сами уже не можем принять решение. Далеко не всегда наши близкие успевают отдать распоряжение о процедуре похорон, написать завещание. И тогда тяжесть этих сложных решений ложится на плечи тех, кто остаётся. Не всегда просто решить: что для нашего близкого было бы самым лучшим.

Старость, беспомощность и смерть — темы, которые не принято затрагивать в разговоре. Часто врачи не сообщают смертельно больным правду, родственники вынуждены мучительно врать, изображая оптимизм, лишая близкого и дорогого человека права распорядиться последними месяцами или днями своей жизни. Даже у постели умирающего принято бодриться и «надеяться на лучшее». Но как по-другому узнать о последней воле? Как подготовиться к уходу, проститься, успеть сказать важные слова?

Почему, если (или пока) разум сохранён, человек не может распоряжаться теми силами, что у него остались? Культурная особенность? Невзрослость психики?

Мне кажется всё же, что старость — это просто часть жизни, не менее важная, что и предыдущая. И пока мы живы и признаны дееспособными, мы должны отвечать за то, каким будет этот жизненный этап. Не наши дети, а мы сами. Готовность отвечать за свою жизнь до конца позволяет, мне кажется, не только хоть как-то планировать свою старость, готовиться к ней, сохранять достоинство, но и до конца жизни оставаться для своих детей моделью и примером не только того, как жить, как стареть, но и как умирать.