Япония. Театральный актёр и режиссер с фамилией почти как у Кафки играет главную роль в классике — чеховском «Дяде Ване», слушает классическую музыку и самым классическим образом вернувшись домой застаёт жену с другим мужчиной. Спустя ещё два месяца жена умрёт. А мы успеем узнать, что у них погиб ребёнок, что он любит свою машину, что он слепнет, что во время секса жена придумывает странные рассказы. Так пройдут первые 40 минут фильма, и мы увидим, наконец, начальные титры. Впереди ещё два с половиной часа…
Хамагути сделал смелую ставку. Засыпал в песочные часы песчинок на 180 минут. Создал многоуровневое, многослойное повествование, раскрывающее себя подобно матрешке: рассказ в рассказе, спектакль в спектакле, реальность в реальности, обрамленная реальностью. Экранизировал историю длиною в жизнь по непростой повести Харуки Мураками. Вязкое повествование о зле (излюбленная тема писателя); о невозможности узнать правду, понять другого; о том, что когда нечто совершено, остаётся только взять ответственность и жить дальше. Невыносимо делать вид, что ничего не случилось. «Это я убила, я!» кричит девушка в рассказе умершей супруги; «Это я убила» говорит юная водительница; «Это я убил» признается дядя Ваня на сцене; «Это я убил <свои амбиции>», осознает между строк дядя Ваня в пьесе. Недаром спектакль пытаются поставить в Хиросиме — словно бы в обычном среднем городе, где ничто не произошло, если бы не руина дома, оставленная бельмом на память. Чтобы последующие поколения не страдали от катаракты, постепенно теряя зрение.
Страсти кипят, но крышка до поры закрыта плотно, как и подобает японцам. Чего только стоит механическая выхолощенная читка реплик, сразу обозначающая как и что будет происходить. Герой окажется в одной труппе с молодым любовником умершей жены, которому уступит роль, как раньше уступал любимую. Руль автомобиля придётся уступить молчаливой девушке, которая могла бы быть его дочерью, обладающей схожими травмами. Как дяде Ване пришлось уступить свою жизнь ради благополучия других и смириться с этим. Придется уступить невидимому ткачу ковёр своей жизни. Ринуться в котёл и смешать всех и вся без всякой надежды удержать хоть какие-то бразды правления. Всё перемешано в доме Войницких, но и в реальной жизни структуры не больше. Актёры не понимают друг друга, так как говорят на разных языках; они получают не те роли, на которые прослушивались; внешняя жизнь вносит свои коррективы. Жизнь рождается в хаосе, как ей и положено.
Ставка сыграла. Лучший сценарий в Каннах и номинация на главный Оскар года, плюс «Лучший фильм на иностранном языке». Ещё раз: 28 марта сего года главную статуэтку чуть не получил фильм, в котором через постановку русской классики в Хиросиме говорят о необходимости жить дальше после совершенного зла, и если надо — жить в несчастье. Принять произошедшее. Отстроить заново свою жизнь также, как город, в котором от прежних людей остались лишь пепельные силуэты на стенах. Смириться с хаосом бытия, и с его ужасающей красотой. Катарсис настанет. Принятие беспомощности произойдёт. Кульминацией станет монолог Сони, прочитанный на самом международном языке мира — языке глухих, который я осмелюсь напомнить читающим этот отзыв: «Что же делать, надо жить! Мы, дядя Ваня, будем жить. Проживем длинный-длинный ряд дней, долгих вечеров; будем терпеливо сносить испытания, какие пошлет нам судьба; будем трудиться для других и теперь, и в старости, не зная покоя, а когда наступит наш час, мы покорно умрем и там за гробом мы скажем, что мы страдали, что мы плакали, что нам было горько, и бог сжалится над нами, и мы с тобою, дядя, милый дядя, увидим жизнь светлую, прекрасную, изящную, мы обрадуемся и на теперешние наши несчастья оглянемся с умилением, с улыбкой — и отдохнем.»