Условное будущее. В семье, удочерившей китайскую девочку, роль старшего брата выполняет андроид Янг. Все к нему очень привязаны. Однажды он ломается. Пока отец пытается найти, кто бы его починил, он просматривает воспоминания андроида, извлеченные из ядра Янга.
Режиссер Когонада — кореец, иммигрировавший в США будучи ребёнком, знает толк в адаптации, смешении культур и ощущении одиночества. Его тихий и нежный фильм кружится и раскрывается, подобно лепестку чая в горячей воде. Никаких глубин и откровений: просто история одного горевания и нескольких жизней.
Вроде бы и можно притянуть фильм к когорте раскрывающих тему искусственного разума, подверженности машин чувствам, постепенному очеловечиванию «неживых» форм жизни… Тут есть всему этому место и пространство. Однако, данные мотивы сводятся к антропоцентризму и обозначены по сути в одном диалоге героев, где персонаж Фарелла спрашивает, хотел ли Янг стать человеком, претило ли ему быть андроидом? И получает ответ, что люди слишком много о себе думают; нам кажется, что мы настолько совершенны, что даже в голову не приходит, будто иная форма жизни и не хотела бы никогда нами быть.
Кажется, основные идея фильма совсем иные. Помимо работы горя, он показывает, что жизнь другого настолько интересна, что можно провести свою, рассматривая чужую. Это созерцание — будь то выслушивание рассказа, погружение в дневники, или как здесь — видеоматериалы, — завораживает, поглощает.
Вторая идея вытекает из первой: бытие настолько насыщенно, трудно, плотно, что, похоже, даже потенциально бессмертной форме жизни надо от него отдыхать. Смерть как покой. Как отпуск от наполненной всем спектром чувств и ситуаций жизни — мысль не новая, но подзабытая в последнее время. Даже андроид говорит: «Я и не против, чтобы там ничего не было…»
Режиссер Когонада — кореец, иммигрировавший в США будучи ребёнком, знает толк в адаптации, смешении культур и ощущении одиночества. Его тихий и нежный фильм кружится и раскрывается, подобно лепестку чая в горячей воде. Никаких глубин и откровений: просто история одного горевания и нескольких жизней.
Вроде бы и можно притянуть фильм к когорте раскрывающих тему искусственного разума, подверженности машин чувствам, постепенному очеловечиванию «неживых» форм жизни… Тут есть всему этому место и пространство. Однако, данные мотивы сводятся к антропоцентризму и обозначены по сути в одном диалоге героев, где персонаж Фарелла спрашивает, хотел ли Янг стать человеком, претило ли ему быть андроидом? И получает ответ, что люди слишком много о себе думают; нам кажется, что мы настолько совершенны, что даже в голову не приходит, будто иная форма жизни и не хотела бы никогда нами быть.
Кажется, основные идея фильма совсем иные. Помимо работы горя, он показывает, что жизнь другого настолько интересна, что можно провести свою, рассматривая чужую. Это созерцание — будь то выслушивание рассказа, погружение в дневники, или как здесь — видеоматериалы, — завораживает, поглощает.
Вторая идея вытекает из первой: бытие настолько насыщенно, трудно, плотно, что, похоже, даже потенциально бессмертной форме жизни надо от него отдыхать. Смерть как покой. Как отпуск от наполненной всем спектром чувств и ситуаций жизни — мысль не новая, но подзабытая в последнее время. Даже андроид говорит: «Я и не против, чтобы там ничего не было…»