Рубен и Лу играют тяжелый рок, колесят по штатам в доме на колесах, любят и помогают друг другу не сходить с ума. Он - бывший наркоман с четырьмя годами чистоты («Сколько вы не употребляете наркотики? 4 года. Как давно вы знаете Луизу? 4 года…»), у неё самоповреждающее поведение. Идиллии мешает неожиданно наставшая глухота Рубена.
То, что начинается как производственная драма про музыку, ужас отнятого образа жизни и грозит перерасти в еще одну историю преодоления, а то и вовсе биографию современного Бетховена (лупящего неистово по барабанам вместо клавиш), оборачивается лентой о скорости, замедлении, принятии и отказе.
Рубен убегает от всего: от себя, от вопросов, от боли, от стыда, от поддержки и заботы.
Первое, что он делает, прибыв на группу поддержки для оглохнувших - поспешно сматывается. Не оставляет себе места, как не оставляет места на своем теле, забитом татуировками. Раньше он убегал в наркоманию. В любовь. В ярость. Глухота героя - это ещё и попытка не слышать мир, убежать от него. «Мы работаем тут не со слухом - забей. Это про себя». Самое страшное для мечущегося барабанщика - это полупустая комната со столом, стулом, чашкой кофе, блокнотом и ручкой.
Постепенно становится понятно, что Рубен - олицетворение темной стороны нашего века, где всё должно быть эффективным, быстрым, жизнь уходит, надо брать больше. Чего тут болтать на этой группе и учиться глупым жестам?! Надо просто надыбать бабла и поставить чудодейственные импланты, возвращающие слух. Зачем вообще обращать внимание на эту глухоту, давай продолжим турне как ни в чём не бывало! Я разберусь с этой проблемой, я всё улажу… (Знакомо, коллеги, не так ли? «Чего там сидеть болтать по 10 лет ни о чём?! Лучше выпить. А что вы о таблетках скажите? Ну или к Роббинсу на семинар, или Лабковскому на пару встреч максимум.»).
Он не хочет и боится отпускать хоть что-то: женщину, контроль, барабанные палочки, идею о чудесной операции. У него внутри словно двигатель спорткара на максимальных оборотах, который не даёт остановиться. Героя заносит на поворотах и виражах. Даже простые движения даются ему с трудом и получаются резкими, дёрганными. Надо видеть, как он пишет своё имя на доске, знакомясь с классом глухих.
Это и есть заглавный «звук металла». Не музыка, помогающая лишь его приглушить, как и все остальные способы бегства, но работа двигателя внутреннего сгорания на предельных показателях. Данной тяге, скорости и вибрации Рубен подчинен. «Не знаю, что ты делаешь, но для меня ты выглядишь сейчас как наркоман и ведешь себя как наркоман. За все время я почти не видел в тебе спокойствия. Мир порой жесток и стремителен - всё так. Поэтому здесь мы пытаемся находить моменты спокойствия. Такие моменты - это и есть царство божие…»
Так ли уж плоха казалось бы жуткая глухота для главного героя? Может, наоборот, живительна? Многое должно произойти, чтобы Рубен обнаружил педаль тормоза. Возможно, порой необходимо отключить звук, чтобы начать слышать и видеть.